«Солидарность — это привилегия свободных людей, а мы видим окопное братство»
- Вкладка 1
В анонсе темы была формулировка: действительно ли советский человек больше других склонен к подчинению власти? Вот это тот редкий случай, когда выпадение из нашего обихода буквы «ё» очень существенно. Потому что эту фразу можно прочитать так: действительно ли советский человек больше других склонён к подчинению власти? Вопросы близкие, но все-таки разные, и касаются они не только советского человека, но и вообще России. Общество склонно к подчинению власти и к бунту или склонено к этому? И тут я могу сказать следующее.
На самом деле, несмотря на татарское нашествие к XV веку Русь стремительно становилась обычной европейской феодальной страной. У нас не было своей Magna Carta, но сумма княжеских договоренностей была зафиксирована и давала практически ту же самую Magna Catra, с теми же правами на равный суд и неприкосновенность частной собственности, только все это не было сформировано в одном документе. Мы все время говорим, что Великая хартия вольностей задала парламентский строй и демократическое развитие Великобритании. Но надо понимать, что сперва она касалась лишь ста баронов — и больше никого. У нас было примерно то же самое, только сложилось оно несколько позже.
А в XV веке московские князья, начиная с Василия Дмитриевича, старшего сына Дмитрия Донского, поменяли общественный строй, и, кстати, из-за этого и произошла феодальная война. Они его сделали служивым строем, то есть всякая собственность была ликвидирована и превратилась в держание и кормление, и у людей исчез независимый от власти источник благосостояния, источник надежной жизни. Кто пожаловал, тот может и отжаловать. Так оно и было. Не буду останавливаться на причинах, почему так сучилось, это слишком сложно, и мы слишком глубоко уйдем в историю. Но факт в том, что после этого очень быстро дело перешло к поместью, а потом и вотчины были приравнены к поместьям. А все это привело к рабству, потому что такой строй нужно было как-то поддерживать. Ведь поместье — это небольшая вещь, важно удержать рабочие руки, и все это привело к порабощению. Право продавать крестьян без земли — ну, давайте будем честными — это просто рабство. Это что касается народа — народ был склонён к бунту. У него не было никаких других инструментов, его все время нагибали в эту сторону.
Но надо сказать, это же приводило к тому, что и верхний слой представлял собой такую же субстанцию. Его нельзя считать обществом, потому что все принадлежащие ему люди тоже были временщиками. У них в этом слое не происходило того, что происходило в Европе, — не появлялась жесткая связка личной свободы и личной ответственности. Когда у тебя все жалованное, этого не происходит. То есть с обеих сторон общества — и сверху, и снизу — ситуация была такая, что все себя чувствовали временщиками. Как говорил Галич: «Живем мы в стране Постоялии». Вот это такая страна Постоялия. Казалось бы, страна, которая здесь тысячу, ну или последние 600 лет, — а все равно страна Постоялия. Естественно, как только возникали сложные ситуации или проблемы — неважно, с чем связанные, — они взрывались бунтом.
Люди, которые не имеют личной свободы, воли, ответственности, не способны к хорошей кооперации и к солидарности. Солидарность — это привилегия свободных людей. А тут мы видим окопное братство. Окопное братство — всегда «против» и никогда ни за что «за». Окопное братство — это единство по принуждению, по тяжкой доле. Так сложилось, что нас забрили в солдаты, мы сидим в окопе, и приходится помогать друг другу, а куда деваться. Но это вовсе не то, что называется солидарностью, когда люди готовы планировать свои действия, исходя из каких-то достаточно далеких целей. Это автоматически приводит к тому, что всякое восстание или — выберем более нейтральное слово — всякое возмущение выливается в выплеск агрессии, в бунт. Но это просто бунт. Иногда, конечно, бунт бывает успешным, но тогда это называется несколько иначе — революция. На самом деле революция от бунта отличается тем же. Надо хорошо понимать, что революция имеет достаточно продуманные цели, к которым стремятся, а бунт — это все-таки нечто такое спонтанное. И у нас все в истории было бунтом.
Выступление состоялось в рамках цикла дискуссий «Сто лет человеку советскому» 6 марта 2018 года.